Война Хонор - Страница 64

Клаус и Стейси Гауптман тоже оказали Хонор всевозможную поддержку, только они мало что смогли сделать. Стейси дала понять, что ресурсы семьи Гауптман полностью в распоряжении Хонор, но, если честно, состояние Гауптманов, при всей его необъятности, ничего не значило в политической войне. Тем не менее их частные детективы (а помимо них Вильям Александер и Антон Зилвицкий, только об этом Хонор никому не собиралась рассказывать) настолько глубоко, насколько позволял закон, – а временами немножко глубже – раскапывали прошлое Хейеса. Это была единственная реальная помощь, которую они смогли оказать, поскольку их участие позволило Хонор держать сотрудников собственной службы безопасности как можно дальше от сплетника. Но тот, кто прикрывал Хейеса, явно очень хорошо справлялся со своей работой и без стеснения швырялся деньгами. Зилвицкий предполагал – а Элайджа Сеннет, шеф службы безопасности картеля Гауптмана, разделял его мнение, – что за Хейесом стоит графиня Северной Пустоши. Хонор это почему-то нисколько не удивило.

К сожалению, мантикорские законы о клевете и оскорблении чести и достоинства хоть и карали жестче, чем многие другие, но были уязвимы для осмотрительного человека. В них оставалась удобнейшая лазейка: закон признавал право журналиста на сохранение своих источников в тайне и чинил серьезнейшие препятствия истцу, требующему раскрытия этих источников. Пока Хейес ограничивался тем, что ссылался на некие «источники», которые предполагают, что Хонор и Хэмиш – любовники, и никоим образом не давал оснований обвинить его в том, что он утверждает то же самое от своего лица, он находился в миллиметре от опасной грани закона о клевете, но черты не переходил. Хонор сделала все, что было в ее силах, пытаясь спровоцировать его на это фатальное заявление, но он не допускал опрометчивых ошибок. Она могла бы подать на него в суд за ущерб, нанесенный её репутации, и, возможно, даже выиграть, но процесс затянулся бы на годы (по меньшей мере), и каким бы внушительным ни оказался в конце концов штраф, на текущую политическую ситуацию это никак бы не повлияло… за исключением того, что общественное мнение разом поверило бы, что Харрингтон отчаянно пытается любыми способами заткнуть рот правдивому журналисту.

Дуэльный кодекс – и, видимо, к счастью, – так же освобождал журналистов от возможного вызова на основании опубликованного репортажа или комментария. Пожалуй, она могла бы изобрести другой повод для дуэли, но вынужденно согласилась с Вильямом: в результате все станет только хуже. Кроме того, Хейес явно не забыл, что случилось с Павлом Юнгом. Ничто во вселенной не заставило бы его оказаться в таком положении, чтобы Хонор могла вызвать его на дуэль.

Таким образом, у них не осталось ни единого способа остановить поток слухов и сопутствующих едких умозаключений правительственных комментаторов и их сторонников.

Журналисты, симпатизирующие центристам, – зачастую не менее предвзятые, чем любой либерал или консерватор, – в отчаянии пытались парировать удары. Но атаки шли непрерывно, с разных сторон, их умело координировали, и разрозненные защитники один за другим умолкали. А кое-кто из людей, от которых можно было ожидать, что они встанут на защиту леди Харрингтон и графа Белой Гавани, попросту не пытались сделать ничего серьезного, и она знала, что Вильям запоминает, кому принадлежат эти молчащие голоса. Не для того, чтобы впоследствии наказать их за слишком слабую поддержку, а потому, что их молчанию могла найтись веская причина. Многие десятилетия ходили упорные слухи о графах Северной Пустоши и их способности манипулировать в равной степени союзниками и оппонентами, с толком используя секреты, содержащиеся в собранных досье. Александер собирался выяснить, нет ли у тех, кто сохранял такое выгодное для Стефана Юнга молчание, уязвимых мест, которые могут быть использованы и в будущем.

Тем не менее, в конечном счете, все усилия центристов – и даже открытая поддержка самой королевы – не привели ни к какому заметному результату. Слишком умело были направлены смертоносные стрелы. Хонор знала, что они с Хэмишем продолжают пользоваться популярностью среди мантикорских избирателей, но она знала и то, что позиции их обоих стали намного менее прочными. Их не могли заставить покинуть Палату Лордов, но буря общественной критики, вызванная предполагаемой супружеской изменой, отражалась на их товарищах по партии в Палате Общин. Центристы теряли доверие избирателей. Их лидеры превратились из полезных союзников в помеху. И, что самое важное, из-за Хэмиша и Хонор их партия теряла опору в палате, где это было особенно важно, в палате, которую Высокий Хребет и его союзники еще не контролировали.

Но как бы ни было плохо графу Белой Гавани, Хонор приходилось ещё хуже. Видя его неисчерпаемую энергию, трудно было поверить в то, что Хэмишу Александеру исполнилось сто три стандартных года – почти на пятьдесят лет больше, чем ей. Впрочем, в обществе, где практиковался пролонг, где продолжительность жизни доходила до трех стандартных веков, такая разница в возрасте значила очень мало. Но Хэмиш принадлежал к самому первому поколению мантикорских реципиентов пролонга. Большинство реципиентов пролонга первого и второго поколения, по крайней мере до начального периода зрелости, росли в окружении родителей, бабушек, дедушек, дядей и тёть, не получивших пролонга. Глубинное отношение сверстников Хэмиша к проблеме возраста и, особенно, к значимости разницы в возрасте сформировалось в обществе, которое еще не привыкло к тому, как долго могут жить люди – и они сами в том числе.